ТРИ ЛИТРА СВЕТА 

Алексей ПОЛИКОВСКИЙ

«Новая газета», № 145 25 декабря 2019

Мир изначально светел, но люди делают его темным. От глупости людей и их жадности расползается темнота, от жестокости и подлости усиливается. И вот уже вокруг черная, беспросветная тьма, в которой мы бредем, вытянув руки. И тогда во тьме появляется высокая фигура Мастера Света. Он тихо ходит по темным равнинам и повсюду расставляет лампы. Теплый свет появляется в золотом колокольчике над маленькой каретой. Встав под деревом, он подбрасывает с ладоней круглый светящийся шар, и тот застывает в небе, прицепившись к веткам. И даже забытая кем-то под кустом пустая бутылка из-под Советского шампанского светится в ночи.

Зовут его Юрий Бордонский, ему 54 года, он живет в Братске, он экономист по образованию и предприниматель по роду деятельности, но все эти приметы я сообщаю только для того, чтобы вы не подумали, будто он выдумка и существует в сказочном мире. Нет, у него есть паспорт и адрес, и место жительства, и папа — музыкант 80 лет, учащий людей музыке, и друг, поэт Монахов, пожертвовавший свои часы для одной из его ламп, и дети, и внуки. И именно в этом вся суть, что он существует не в сказке, а в нашей реальной человеческой тьме, которую хочет победить своим Светом.

Когда он узнал, что я хочу написать о нем, он попросил писать слово «Свет» с большой буквы. Я его понимаю. Это очень важно. Я долго думал, как его назвать, как коротко обозначить то, чем он является по своей сути, и, конечно, понял, что он Мастер Света. Тем же вопросом — как назвать человека, создающего люстры, — однажды занялся один маленький мальчик, сын его друга. Он рассудил, что если тот, кто делает электрику, зовется электрик, а тот, кто делает сантехнику, — сантехник, то тот, кто делает люстры, — люстрик. Итак, он Мастер Света и Люстрик, это его звания, титулы и самая суть жизни и души. Первую свою лампу он сделал много лет назад.

На улице увидел у кого-то трехлитровую банку в авоське. Можно носить в банках молоко, творог, сметану, но можно и свет! Потом три года искал подходящую авоську. Но, когда нашел, ловко, быстро и аккуратно добавил куда надо патрон и провода. И лампа в авоське засветилась. Эту лампу он назвал «Три литра Света». И с тех пор все, что он видел, проходя по улице, или глядя в окно, или перебирая старые вещи, вдруг оживало и стремилось стать лампой, люстрой и Cветом. Утюг, произведенный в 1958 году в городе Лысьва, соединился со сферой из нержавейки, которая вместила в себя лампочку, и все вместе это стало лампой-утюгом для ночной глажки белья в густонаселенных квартирах.

Книжка, луковица часов с откинутой крышкой и стакан в подстаканнике, полный не чая, а света — стали ночником, в сиянии которого можно закрыть глаза и мягко покачиваться на волнах сна. Кухонное сито из хозмага и лежащие в нем двенадцать яиц засветились в темном вечере его родного Братска и во тьме человеческой ночи. И никаких муляжей, это настоящие яйца, которые он купил в магазине, а потом выкачал из них жидкость, а внутрь вставил светодиодные лампочки. Так, сочиняя одну лампу за другой для преодоления все время надвигающейся тьмы, Мастер Света в скором времени дошел до такой остроты постижения и неустанности сознания, что стал видеть потенциальные источники света во всем. Стоило ему увидеть будильник, или скрипку, или ржавые зубчатые колеса, или колесо от велосипеда «Школьник», или детские кубики внука, или банку от зеленого горошка, как все эти разрозненные предметы начинали в его сознании соединяться в лампы. Сам он, правда, говорит еще о «сухом математическом расчете», а также о «молодецкой удали», но я думаю, что расчет и удаль — это только маленькие вспомогательные крылышки у напряженного, работающего день и ночь вдохновения.

Чехов однажды сказал Короленко, что может написать рассказ о чем угодно, да вот хоть о пепельнице. В какой-то момент Мастер Света ощутил себя в своем деле на той же высоте. Словно отвечая Чехову, глядящему на него из тьмы времени сквозь пенсне, он создал лампу курильщика, а вернее, бросившего курить курильщика, состоящую из двух пепельниц и соединяющих их четырех зажигалок. И, кажется, энергия, собирающаяся внизу в черной пепельнице, поднимаясь вверх, очищается и доходит до прозрачной чистоты, чтобы наверху вспыхнуть белым огнем. Но не только слова Чехова или разрозненные предметы внешнего мира становились в его фантазиях и руках Светом, воспоминания тоже становились Светом. Сама память Мастера Света начинала светиться.

В детстве он жил на золотом прииске у бабушки в Якутске и навсегда запомнил тамошних людей. «Бывшие защитники Брестской крепости, власовцы, полицаи, бандеровцы, 58-я. Незнакомые для меня слова, но такие добрые люди. Пройдя через такие лишения, оставшись после освобождения там, где сидели, они всю свою не истраченную любовь направляли на маленьких детей. Я вырос, окруженный любовью всех взрослых, поэтому смотрю на мир с доверием и любовью».

В детстве он играл в хоккей, первую клюшку ему сделал дед из ножки раскладушки, вторая была с закругленным крюком — от русского хоккея. Детский хоккей на коробках с деревянными бортами, в которые гулко била окаменевшая на морозе шайба, остался в его памяти. У своих друзей — братьев Николаевых —он нашел древнюю алюминиевую клюшку с дырочками на крюке и два хоккейных шлема, красный и белый. А еще шайбу. Все они соединились в люстру, которая дает в наш все время соскальзывающий во тьму мир чистый свет. Есть люди, которые создают тьму, и есть люди, создающие свет. Мастер Света не один. Есть и другие, кто делает свет, хотя и не делает ламп.

Я знаю маленькую пекарню неподалеку от метро, чьи окна ярко светятся зимними вечерами. Там работают две женщины в белом, они часами стоят за прилавком и никогда не теряют приветливости и добродушия ко всякому, кто заходит в двери. Их улыбки освещают каждого, кто приходит к ним. Из необозримой глубины русского языка они черпают его ласку и нежность: «Не хотите хлебушка взять? У нас пирожочки новые! Чайку или кофейку вам налить?»

В разных концах жизни разные люди по-разному делают Свет. Рок-н-ролл — еще один источник вдохновения Мастера Света. Как пестрые бабочки прилетали в конце семидесятых с Запада волшебные конверты, содержавшие круглый винил. В Братске тогда расцветали подпольные радиостанции. «В конце семидесятых каждый продвинутый старшеклассник собирал свою радиостанцию и выходил в эфир на УКВ для трансляции зарубежной музыки. По городу ездили машины-радиопеленгаторы… Мой одноклассник, когда в дверь настойчиво постучали, спрятал свою радиостанцию в кастрюлю с борщом, сваренным мамой на неделю. Облава ее не нашла! Но Сашка потом неделю ел борщ и прочищал свою радиостанцию». И все это тоже стало Светом.

Лампа, посвященная Pink Floyd, зачаровывает мой взгляд. Маленький психоделический автобус c надписью на борту Wish you were here и с номером 1967 впереди и 1975 сзади раскрашен сиреневыми разводами, оранжевыми пятнами и розовыми кляксами. Лобовое стекло разбито. Красными ушами торчат зеркала заднего вида. Вместо фар — яичница-глазунья. На крыше из толстой рамки, густо покрашенной золотом, глядит на нас знакомое лицо с черными запавшими глазами: Сид Баретт! И все это безумие на маленьких колесах венчает абажур в складочках, наполненный ровным, спокойным светом. Сейчас ночь. Скорость событий в мире увеличивается, события налезают друг на друга и громоздятся, как попавшие в аварию машины. Летящее пространство мелькает в косых струях снега. Все сливается в зимней тьме, и вот мы уже снова погружены в черное ничто и бредем в унынии, вытянув вперед руки. Люди, создающие тьму, сами во тьме. Они неустанно работают над тем, чтобы каждая клеточка нашего мира стала черной. Они многочисленны и сильны.

Но и у нас есть наш собственный свет и Мастер Света. Он недаром трудится двадцать пять лет, обучая велосипедные колеса, детские кубики, морские ракушки, прохудившиеся чайники, водолазные шлемы и даже женские лифчики быть лампами и давать Свет в ночи. Твердым голосом он говорит: «Раз, два, три!», и сотни расставленных им повсюду спасительных ламп вдруг дают яркий и одновременно мягкий свет. Свети нам, старый утюг! Дай нам три литра света, банка в авоське! Кати сквозь русскую ночь, безумный автобус Pink Floyd с разбитыми стеклами и лампой на крыше.