Политика памяти на Украине в эпоху СССР
Незамеченным прошло 80-летие ухода из жизни человека, о котором захотелось напомнить. 21 января 1944 года в бою за село Новомихайловка Кировоградской области прямым попаданием снаряда был убит старший сержант 178-й разведроты 116-й стрелковой дивизии Иван Климентьевич Мамонтов.
Как оболгали героя-разведчика
Родился он в 1916 году в селе Вороновица Подольской губернии (там, где когда-то пытался поднять в воздух первый русский самолет конструктор Александр Можайский). Был учителем. В компартии не состоял. Как оказался в зоне немецкой оккупации – неизвестно. В конце августа 1943 года помогал бойцам 53-й армии Степного фронта при освобождении города Люботин Харьковской области, где и проживал в тот момент с женой и сыном по адресу: Шевченковский тупик, 5.
Вскоре после освобождения вступил в действующую армию и, воюя в разведке, меньше чем за полгода получил три ордена: Красной Звезды, Красного Знамени и Отечественной войны II степени.
Орден Красной Звезды Иван Мамонтов получил за то, что «2 сентября 1943 года прошел в тыл к противнику, где пробыл трое суток и за это время установил расположение артиллерийских и минометных батарей, места расположения и количество танков противника, количество живой силы врага. Благодаря разведданным огнём нашей артиллерии противник был выбит с занимаемого рубежа». Так описывается подвиг бойца в официальном документе, который можно найти на сайте «Память народа». Там же можно найти представления и к другим его наградам. Но это всё, что сегодня можно найти об Иване Мамонтове в официальных открытых источниках.
Но есть и неофициальная история… Воспоминания о своей недолгой службе с Иваном Мамонтовым оставил братчанин и военный писатель Иннокентий Захарович Черемных. Они были опубликованы только один раз, во втором, наиболее полном издании его романа «Однополчане» (Иркутск, 1989). Именно от Черемных мы можем узнать, что кроме военной, прижизненной, была у Ивана Мамонтова на Украине и еще одна, посмертная история.
Поначалу она складывалась хорошо. Именем погибшего героя назвали улицу, где он жил, пионерский отряд в одной из городских школ Люботина. Но потом «по просьбе трудящихся» имя Мамонтова было стерто с городской карты ради «возвращения Шевченко», а сам он (при живых потомках) был назван «предателем и дезертиром». И произошло это не после распада СССР, не на Западной Украине, а в старом русском городе древней засечной черты в 1968 году.
Сибиряк Черемных за свой счет трижды ездил в Люботин «разбираться». Он, видимо, так и не понял, что против него и Мамонтова под знаменем «кобзаря» на западной русской земле встали тогда не просто какие-то плохие местные люди, а самые натуральные украинские нацисты. Сделать с которыми уже тогда было ничего невозможно, несмотря на советскую власть. Значительная часть органов местной власти, напротив, прикрывала их действия.
Но у этой истории есть и третья часть, уже связанная со мной лично. Роман Иннокентия Черемных невозможно найти в цифровом виде в сети до сих пор. Поэтому весной 2022 года я специально выложил отрывок об Иване Мамонтове во «ВКонтакте». А вскоре после этого рассказал о его посмертной судьбе на одной из онлайн-конференций историков Донецка. Честно говоря, большой заинтересованности мое сообщение тогда не встретило. Зато им, похоже, заинтересовался кое-кто другой. В итоге в 2023 году из русскоязычной Википедии исчезла статья уже о сибирском писателе Черемных. Полностью! Как будто ее там никогда и не было.
Собственно, удивляться тут нечему. Тут есть за что драться. Прежде всего – за память и правду.
За то, чтобы тупик Шевченко снова стал улицей русского героя Ивана Мамонтова, а дети в школах русского города Люботина читали книги том, как их город освобождали однополчане сибиряка Иннокентия Черемных. Хотя для начала стоит почаще читать их в самой Сибири.
Артём Ермаков,кандидат исторических наук, учёный секретарь Иркутского областного краеведческого музея имени Н. Н. Муравьёва-Амурского
Братск может потерять важную часть своей истории
Пожелания Артёма Ермакова имеют основания. В 1999 году Братская типография выпустила трехтомное собрание сочинений Иннокентия Черемных. Это документально-художественные повести «Моя деревня Паберега» (один том) и «Солдаты войны» (в двух томах). В этих произведениях узнаются герои его прежних книг «Разведчики», «Однополчане», «После войны». Автор их переделал, а точнее сказать, восстановил то важное, существенное, что было вычеркнуто цензурой. И повести Черемных заиграли новыми гранями, предстали более сочными в смысле языка, а главное, правдивей отразили события Великой Отечественной войны, окопную солдатскую жизнь. Об этом наша газета писала в 2019 году (посмотреть текст можно по ссылке qr-кода).
Но дело в том, что в электронном виде книг Иннокентия Черемных нет. Есть один сайт, который предлагает прочитать бесплатно или продать электронную книгу Иннокентия Захаровича, но после регистрации на сайте оказывается, что файлов этих книг попросту не существует. Где-то можно найти отсканированные листы его произведений, но это не полная информация.
Честно говоря, отсутствие упоминания Иннокентия Черемных в Википедии – не самое страшное. Дело в том, что трёхтомник 1999 года стал редкостью. Между тем электронный вариант книги очень важен. Это позволит произведениям Иннокентия Черемных появиться одновременно на территории всей страны в свободном доступе. Стоит отметить, что при немалой стоимости бумажных книг электронные издания читаются очень активно и читает с экрана в основном молодёжь.
Важно оцифровать книгу Иннокентия Черемных и сделать её широкодоступной. Неплохо было бы и переиздать трёхтомник. Хотя бы к 80-летию Победы в Великой Отечественной войне.
Кирилл БАКУРКИН
Отрывок из романа «Однополчане»
Снова и снова всплывали воспоминания о войне… Я садился за стол, делал записи… А в следующий отпуск я летел в город Люботин к семье погибшего однополчанина Ивана Мамонтова…
Дома две девочки. Старшая с веснушками на лице.
— Как ты нас нашел? — спрашивает она.
— По адресу, — отвечаю.
Она, помолчав, сказала:
— Наша улочка называлась «Ивана Мамонтова». Теперь нет.
— Почему?
— Не знаю. Отменили.
Вечером семья в сборе. Антонина Яковлевна — жена погибшего Ивана Клементьевича, сын Александр, выше среднего роста, с густыми русыми волосами, продолговатым лицом — похож на отца, супруга его, над вид совсем девчонка, краснощекая Шура, две дочурки.
— Войну помните? — спросил я Александра.
— Нет! Маленьким был, —- ответил он.
— Я помню! — с кухни отозвалась Шура, вышла в зал, весело улыбаясь. — Жили мы на Сумщине, — топчась босыми ногами посреди хаты, говорила она. — Есть такая станция Боромля. Стоит она на горе, вокруг лес, а в нем партизаны. Станция узловая — от нее идет линия на город Лебедин, там шли сильные бои. Партизаны давали о себе знать и днем, и ночью, и немцы, обозленные, как черти, убивали стариков и парнишек. Родители, чтоб сберечь сынишек, одевали их в девчоночью одежду. Отращивали им волосы, заплетали косички и мальчишки становились девчонками. Мой брат Витька где-то нашел потрепанные дамские боты на высоких каблуках, а платье… хотя бы юбку найти, никто тогда ничего не выбрасывал на улицу, все изнашивалось до лохмотьев, и он плюнул на все — снял галифе с убитого немца и принарядился, — Шура расхохоталась — на страуса походил! В каком году это было, не помню — маленькой была. Все родители оберегали своих детей, а нас — некому, и есть нечего. И мы бродили, где нам вздумается. Немцы, глядя на Витьку, хохотали и косились — «партизан» называли. Меня кормили, а его нет, а кормили меня вот так, — Шура схватила с кухонного стола нож, ломоть хлеба, живо отломила кусочек, нанизала его на конец ножа, поднесла к губам. — Вот так кормили меня фрицы! — ради потехи надо мной. Смотрю, бывало, на кусочек мяса, а рот открыть боялась, думала, что возьмет да пиханет весь нож, проткнет горло, а они тут что-то по-своему лопочут, ржут и опять подносят на ноже кусочек мяса, и так всегда тешились надо мной.
Шура ушла на кухню.
— В чем дело, почему отменили название вашего переулка «имени Ивана Мамонтова»? — спросил я.
Александр и Антонина Яковлевна переглянулись.
— Ваша девочка Таня рассказала мне.
Саша задумчиво уставился в окно.
— Тяжко рассказывать, — с глубоким вздохом проговорила Антонина Яковлевна, вынула из комода папку. — Тут документы…
Читаю. «Решение № 11. Исполком Люботинского городского Совета трудящихся от 29 июня 1968 года. Слушали: ходатайство следопытов школы № 7 об увековечении памяти отличившегося в период Отечественной войны Ивана Мамонтова.
Решили: в память отличившегося в период Отечественной войны Ивана Мамонтова 2-й въезд Шевченко, где проживает его семья, впредь именовать Въезд Ивана Мамонтова.
Председатель исполкома Люботинского горсовета В. Глушко.
Секретарь исполкома Люботинского горсовета Н. Зыбина».
— Решение исполкома было опубликовано в газете? — спрашиваю.
— Нет! И по радио не передавали. Вывеску с названием улицы не меняли. Вроде как насмешка над нами. Отменено это вот решение исполкома или нет, нам неизвестно, но улица носит имя Шевченко.
— Может, просто какая-нибудь недоработка местных властей и решение в силе?
— Нет, был слух, что отменили. Пионерский отряд назывался именем Ивана Мамонтова, теперь нет.
Утром иду в школу. Там мне дают письмо.
«Нам, жителям города Люботина, переулка и въезда Шевченко, стало известно, что наш переулок и въезд переименовали на переулок и въезд имени Ивана Мамонтова. Однако никто из членов горсовета не поставил в известность жильцов этого переулка и въезда.
Кто же такой был Иван Мамонтов? Мы, соседи, знаем о нем вот что. В 1941 году И. Мамонтов был призван в ряды Красной Армии, где и находился до октября 1941 года, т. е. до занятия города Люботина немецко-фашистскими оккупантами. Появился дома, заявив, что не хочет служить Советам, так как они посадили за решетку его отца и мать. Мамонтов остался на оккупированной территории и работал на оккупантов. В феврале—марте 1943 года, когда наши войска освободили город Люботин, Иван Мамонтов скрылся и не появлялся до тех пор, пока в город вторично не вступили немцы, т. е. в марте 1943 года. Мамонтов работал на немцев до полного освобождения города Люботина нашими войсками в августе 1943 года. После освобождения города Мамонтов сразу же вступил в ряды Советской Армии и вскоре погиб в районе Полтавы или Волок, искупая вину свою перед Родиной. Однако, когда спросили в горсовете, за какие заслуги называют переулок и въезд именем И. Мамонтова, нам ответили, что Мамонтов погиб как герой, защищая Родину. Какое это геройство, если Мамонтов дезертировал из Красной Армии в тяжелые дни 1941 года, жил и работал на оккупантов и только в 1943 году, очевидно, боясь разоблачения, ушел в армию и погиб. Просим оставить название нашего переулка и въезда прежним именем — Тараса Шевченко. Мы, нижеподписавшиеся жители переулка и въезда, находились в оккупации и знаем о Мамонтове все, о чем и вам рассказали.
Жители: Трофименко У.П., Горбунова В.А., Маршалкина А., Кухарь Т.П., Свидко М.Т., Дубовик Н., Власенко П., и другие».
«Иван дезертир? Он заявил, что не хочет служить Советам, ибо его мать и отца посадили за решетку? Кому заявил? Немцам?» — обдумывал я каждое слово. Стало невмоготу сидеть в директорской и продолжать беседу с учителями. Скопировав письма, попрощался, вышел на улицу. У водозаборной башни пересек Саламатовский сад, спустился к первому пруду, сбросил одежду, плюхнулся в воду. Поплавал бесцельно… вылез на берег. Снова читаю письмо: «Мамонтов жил и работал на немцев, потом вступил в ряды Советской Армии, искупая вину свою перед Родиной, вскоре погиб в районе Полтавы или Волок»-
— Стоп! Врете! Иван шел с нами на Полтаву, первым ворвался в город Кременчуг. Получил орден за это. Нет, нет, тут что-то не то! А кто же вы, авторы письма? Нужно разведать, узнать.
Одевшись, почти бегом поднялся в гору. И вдруг вспомнил: после разведывательной операции в районе Люботина, в которой основную роль сыграл Мамонтов, командир роты Быков отпускал его домой на три дня. Почему же эти писаки не доложили нашим властям о его дезертирстве? В то время в Люботине уже работали органы Советской власти. Почему молчали о таком факте?.. Или, может, они с приходом наших войск притаились, а через двадцать с лишним лет голос подали?
О многом передумал. Зашел в кафе. Может, встречу старожилов, подсяду к ним, заведу разговор о войне, о людях, интересующих меня.
В кафе многолюдно. Оглядываю присутствующих, чтобы определить, кто из мужчин местный. За столом сидят двое: один лет пятидесяти, с рыжеватыми усами, что-то доказывает соседу по столу:
— Николы не думав бы, ще чехи задумалы.
Ага, украинец. Подсаживаюсь к ним.
— Як воны встречали червону армию, колы мы вызволялы их вид нимцев!
Встреваю в разговор:
— Чехи в основном-то народ хороший, а предателей в каждой нации хватает.
Лысоватый мужчина, пристально глядя на меня, спросил:
— Ты виткеля будешь?
— Я из Братска, а вы?
— Мы люботинские…
— В войну я был в вашем городе. Народ у вас хороший, но предатели тоже были.
— Знаем.
На всякий случай спрашиваю:
— Как живет Маршалкина?
— О, знаешь стерву? — удивленно спросил лысоватый.
— Ее фамилия с сорок третьего года мне знакома, — вру я.
— Она до сих пор по Люботину ползает. С фашистами, паразитка, якшалась.
— Вы сказали, что она якшалась с немцами? — уточняю.
— Если бы нет, так не подарили бы ей немцы рояль. Мебель, награбленная ими, досейчас у нее.
— А что представляет из себя Трофименко Ульяна?
— Жена предателя Максима Трофименко, — ответил лысоватый мужчина. — Его я хорошо знал. Как немцы оккупировали Люботин, так он первый пришел к ним работать, за что они дали ему десять пудов пшеницы из колхозного амбара. Когда наши прогнали немцев, Трофименко с ними убежал. Через год или два вернулся домой. Дочь его — учительница, даже коммунистка. Вот так!..
Пошел я в исполком городского Совета. Председатель горсовета Глушко, уткнувшись в бумаги, что-то долго читал, потом, отложив бумаги, сказал:
— Слушаю вас.
— Я из города Братска. Приехал проведать семью погибшего однополчанина Ивана Мамонтова.
— Вот как?!
— К вам пришел выяснить, на каком основании отменили решение горисполкома от 29 июня 1967 года? А может, оно в силе? Надеюсь, вы понимаете, о чем я веду речь.
— Да-а! На основании веских аргументов решение отменено.
— Могу ли я ознакомиться с решением об отмене названия улицы именем Мамонтова? Мне необходимо знать всю правду о Мамонтове. Я пишу книгу, в которой ряд страниц посвящаю ему, как прославленному разведчику. У вас, кроме письма, что подписано Маршалкиной, Трофименко и другими, что-нибудь есть?
— Акт проверки. Комиссия работала по этому вопросу. Люди грамотные — директора первой и седьмой школ, заведующий библиотекой, они депутаты горсовета.
В беседе выясняю: члены комиссии, опросив тех же, кто писал письма, представили материалы на рассмотрение исполкома. 8 августа 1968 года приняли решение.
— Я не верю комиссии и тем, кто писал. Тут что-то не то, — говорю.— Нужно тщательно провести расследование. У меня имеются документы, оправдывающие Мамонтова. Я не допускаю мысли, чтобы в дивизии не интересовались прошлым Мамонтова. Люботинцы должны знать истину о нем. Имя Мамонтова присвоено пионерскому отряду следопытов, надо же объяснить детям, почему они не могут носить имя Мамонтова.
Товарищ Глушко, внимательно выслушав меня, сказал:
— Письмо сочинил Дубовик и подписи собрал у Маршалкиных и Трофименко. Именует себя партизаном, а отряд, который он называет, в архивах не значится.
Новую комиссию не создали. Я согласился встретиться с директором школы №1, который был председателем прошлой комиссии.
Встреча не состоялась. Директор заболел, председателя исполкома не было. Мне в силу необходимости пришлось действовать одному. И я ходил, ездил из края в край Люботина, искал людей, которые знали Мамонтова.
В один из вечеров я встретился с Галиной Михайловной Доля, бывшей ученицей вечерней школы, где преподавал до войны Иван Мамонтов. Сейчас Галина Михайловна на пенсии, но работает медсестрой в одной из больниц города Люботина.
— Я хорошо его знаю. Любили мы его в классе. Семьянин был хороший. Работать при немцах не работал. Он все время коз пас у леса. Немцы боялись партизан и близко к лесу не подходили. Иван с кем-то из наших связь имел. Вот случай был. Гляжу, Мамонтов стоит у нашей усадьбы, на улице темно. Он тихо-тихо шепчет мне: «Галя, я в Майск иду, в случае чего скажи Тоне, — это жене, значит, — что туда пошел». Больше ничего не сказал. Он почему-то верил мне. Ушел Иван, а утром слышу от людей: пожар в Майске. Кто-то взорвал бензобазу, немцев побили. Ну я сразу подумала, что это Ивана работа. Потом встречаю его, спрашиваю: «Иван Климентьевич, скажите, что там, в Майске, случилось?» Он оглянулся, говорит: «Так им, гадам!» Это было в сорок втором году, кажется, в июне. В Майске не один случай был — убивали немцев. Может, и Мамонтов. Он грозился, что если доживет до прихода наших, то покажет предателям! Еще был случай. На станцию пришел эшелон с русскими девушками — в Германию их везли. Иван Климентьевич был на вокзале, увидел меня, подошел, говорит: «Тикай отселя! Тикай! Ховайся!» Лицо у него какое-то страшное было. Потом слышу — крик, стрельба, топот, все бегут в сторону леса, — видать, Мамонтов указал. Многие из эшелона убежали, многих полиция догнала, побила. Кое-кого поймали. Хватали и наших — люботинских. Заполнили эшелоны и увезли в Германию. Спасибо ему, прогнал меня с вокзала. К тоже попала бы. О Мамонтове много должен знать Владимир Петрович Подопригора и его мать, они зря не скажут. Владимир Подопригора — член партии, депутат горсовета, народный заседатель.
— Иван Климентьевич был своим человеком, — говорил мне Владимир Петрович. — И у немцев он не работал. Я вот так понимаю — если бы Иван был за немцев, он нас предал бы. Он знал, что мы — семья чекиста, коммуниста, и пас бы с мамой повесили, как Ваню Бабича. А за продажу нас Мамонтовы бы не голодали. Те, кто знался с проклятыми, не сидел без хлеба. Мамонтов был наш человек, советский! Пускай не брешут. Я завсегда буду за него. Пускай вызовут меня, я скажу там, что оклеветали его соседи.
К Мамонтовым я вернулся поздно вечером. Александр Иванович угрюмо сидел за столом. Мать плакала в постели. Я понимал — мой приезд был для них пыткой. Но мне нужно было знать правду об Иване, и я спросил Антонину Яковлевну:
— Работал ли Иван Климентьевич при немцах?
— У нас был Стохатник Макогон, все гнал Ивана на работу, а он прятался, не шел. Вызвал его бургомистр Романенко, он раньше был учителем Ивана. Когда Иван Климентьевич вернулся от него домой, рассказал: «Бургомистром предлагал, собака! Иди, говорит, в Коротичи, коллегой будешь моим. Напрасно ждешь красных, не придут они». Я сказал: «Придут, и скоро». Иван так и не работал, прятался. Стохатник все искал его, забрался на чердак хаты, сбросил оттуда велосипед — подарок за отличное окончание училища получил Иван. Я — в хату, сказала ему. Иван выскочил из шкафа да отбирать. Стохатник избил его, пригрозил: «Если ты завтра не выйдешь на работу, уведу тебя в гестапо». Велосипед так и утащил. Иван с неделю вроде ходил на работу, потом опять чуть свет угнал коз к лесу и до темноты пас там…
Утром снова разговариваю с Владимиром Петровичем.
— В оккупации мы не знали, где наши войска, — говорил он. — Один Иван Климентьевич знал, рассказывал нам, где находится фронт. Давал нам листовки, и мы расклеивали их. В марте сорок второго в районе Люботина наши оказались как бы в мешке, он агитировал нас обокрасть склад боеприпасов. «У меня, говорит, есть гранаты, но маловато. Надо ударить с тыла, переполоху наделать фрицам, и наши вырвутся из мешка». Расставили мы тогда посты, полезли со стороны первого пруда. Пойдемте, я покажу, где склад с боеприпасами был…
Мы подошли к крутому склону балки, поросшему Дубом.
— Вот по этой ложбине подползли. Много гранат вытаскивали. Мамонтов забрал их. Он хотел сколотить отряд, но не смог. Молодежи у нас осталось мало, в Германию увезли. Да потом один другого боялись. То, что я вам рассказал, подтвердят Пащенко Вера, Коваленко Павел, Лыко Анна, Каплун Тамара. Это как бы наша группа.
Иду к заведующему библиотекой Андрею Калиновичу Бандуровскому, коммунисту с 1941 года. Он с другими членами исполкома занимался проверкой фактов, изложенных в письме соседями Мамонтовых.
Сидим за столом в читальном зале, спрашиваю:
— Андрей Калинович, расскажите, пожалуйста, выполняя поручение исполкома, кого из люботинцев вы спрашивали об Иване Мамонтове?
— Только тех, кто подписался.
— Как же так? Какую правду вы могли узнать от этих граждан?
Бандуровский, склонив лысоватую голову, молчал.
— Что они еще добавили к этому письму?
— Они здорово спелись между собой. С ними разговаривать было трудно, особенно с Марией Светко. Она кричала: «Мамонтовой улице не быть! Я в ЦК напишу!»
— Ну а Маршалкина как вела себя?
— Маршалкина говорила: «Мамонтов — вор, бандит!» Спрашиваю ее: «Почему вы обвиняете в бандитизме и воровстве?» — «Мамонтов воровал у нас яблоки, дрова. Охапку тарелок принес с завода домой». Фаянсовый завод был взорван, люботинцы таскали оттуда посуду. Может, и Мамонтов взял, — пояснил Андрей Калинович. — Вот что еще Маршалкина сказала: «Мне, говорит, наш полицай рассказывал. Понимаете—«наш полицай!» — Мамонтов с другим полицаем вел корову из поселка Камышеватый. Полицая за кражу расстреляли, а этого бандита Мамонтова нет». А вот что заявила комиссии Ульяна Трофименко: «Мамонтов — предатель! Он грозился предать нас, когда Советы придут! Он предал Никитина!»
— А кто такой Никитин?
— Никитин Николай Григорьевич при немцах работал в типографии, но не на нашем шрифте. Печатал пропуска, фактуры. Когда немцы отступили, забрали его с собой. Он убежал от них. А когда пришли наши, посадили его. И как будто бы Мамонтов приходил в органы НКВД, говорил о Никитине, что он не предатель, и его освободили из-под ареста. Жену Никитина надо спросить, она должна знать, как это было, — говорил Бандуровский.
С женой погибшего Мамонтова прихожу к дому Никитиных. Усадьба обнесена штакетной изгородью, калитка на запоре. Стучу. Открывает небольшого роста полная старушка. Завожу разговор:
— Действительно ли так было, что Мамонтов помог вашему мужу освободиться?
Старушка так взглянула на Мамонтову, что та съежилась.
— Наоборот, он донес нашим, что Николай мой работал на немцев. Его арестовали, потом, разобравшись, освободили, — сказала Никитина.
Елена Ивановна Никитина оказалась немногословной, и я ничего больше узнать от нее не мог. Но подумал: «Если бы Мамонтов был дезертир, то побоялся бы идти в НКВД. Да и наше командование, не выяснив, кто такой Мамонтов, не могло бы доверить ему вести группу разведчиков в тыл врага».
Остался один день моего отпуска, а дел было еще много. Необходимо было побывать в лесничестве, куда приводил разведчиков Иван Мамонтов. Идем с сыном Ивана Александром. Припоминаю рассказ друзей о том, как и где они перебрались тогда через пруд. Приходим к лесничеству. Из старожилов здесь оказалась Федора Ивановна Бабенко. Та самая женщина, которая сказала Ивану Мамонтову о немецком штабе. Она подошла к нам со своей дочкой Александрой Васильевной, которой в войну было 10 лет.
— Федора Ивановна, скажите, пожалуйста, был ли у вас кто из наших разведчиков во время оккупации?
Она взглянула на дочь, ответила:
— Были. И партизаны подползали к нашей хате, и разведчик.
— Этот разведчик не говорил вам, кто он такой? Может, вы признали его? — спрашиваю я.
— Ой, что вы. Куда уж там разглядеть. Я так испугалась… Не дай бог, если бы он, а может, их много было, начали стрелять по немцам. Все! Не жили бы мы сейчас с Шуркой.
— Федора Ивановна, вот сын того разведчика, а отец его погиб, — говоря, я обнял Сашу.
— Ой, как же?! В тот раз погиб?! Бог ты мой! —и она по-матерински, с жалостью смотрела на Александра Мамонтова.
…Вечером того же дня я пошел в исполком рассказать председателю, что узнал за эти дни.
Дубовик с Маршалкиной стояли у калитки, о чем-то разговаривали, размахивая руками. Увидев меня, умолкли. А как только я миновал их, Дубовик громко заговорил:
— Ишь, защитник объявился! Не быть улице Мамонтова! Не допущу!
Я резко обернулся. Дубовик вздрогнул, даже ведра у него в руках брякнули. Маршалкина выглядывала из-за его плеча. Меня трясло. Я боролся сам с собой: «Подойти? Не сдержусь». Но все же спросил Дубовика.
— Вы в пятидесятом году приехали в Люботин?
— Да-а, — робко ответил он.
— Знали Ивана Мамонтова?
— Нет.
— А почему письмо состряпали?.. Подписи собрали? Почему?!
— Люди знали его! Кто в оккупации с ним был.
— Какие люди?
— Советские!
— Кто, эти люди?! — киваю на полнотелую собеседницу его, — Маршалкина?.. Трофименко?! Может, скажете, что не знаете о них ничего?
— Знаю.
— Расскажите, что знаете об Иване! Почему против него?
Он пожал костлявыми плечами.
— Признаться, я и не против… Пускай другую улицу назовут Мамонтовой, а наша останется Шевченко. Люблю Кобзаря!
— Давайте уточним. Вы — сочинитель письма?
— Бабы меня с панталыку сбили!
— А еще пожилой человек! Исполком ввели в заблуждение. Сыну Мамонтова плюнули в душу, имя отца его очернили* В дурацкое положение поставили учителей перед учениками.
— Они не здороваются со мной, — в оправдание сказал Дубовик.
— Кто не здоровается?
— Мамонтовы.
— Еще бы!
В райисполкоме я с документами в руках доказывал, что за человек был Мамонтов.
«Рапорт. Мамонтов по собственному желанию, рискуя жизнью, в ночь на второе сентября 1943 года прошел в тыл врага в районе Люботина, установил местонахождение артиллерийских и минометных батарей, место и количество танков, живой силы. В результате своевременно добытых данных огнем нашей артиллерии противник был выбит с занимаемого рубежа. За проявленное бесстрашие и презрение к смерти, а также четкое выполнение особой важности боевого задания товарищ Мамонтов удостоен правительственной награды — ордена Отечественной войны II степени.
Начальник штаба 116-й Харьковской стрелковой дивизии полковник Демура. 6. IX. 1943 года».
Через двадцать семь дней снова рапорт. «Товарищ Мамонтов днем 29 сентября 1943 года с двумя товарищами в районе Малая Каховка, рискуя жизнью, вступил в бой с боевым прикрытием противника силой в 40 человек и решительным действием уничтожил 15 солдат, два станковых пулемета, взял много документов, захватил в плен солдата, остальных вынудил к бегству, сам проник в тыл противника в г. Кременчуг, где разведал силу, оборону и своевременно доложил командованию. В результате решительных действий наши части овладели городом. За мужество и геройство при выполнении задания Мамонтов вполне достоин правительственной награды — ордена Отечественной войны I степени.
Командир 178-й разведроты старший лейтенант Быков.
Командир 116-й Харьковской стрелковой дивизии •генерал-майор Макаров.
6 ноября 1943 года».
Командование в роте и дивизии сменилось. Мамонтов уже старший сержант, помкомвзвода, снова совершает героический подвиг.
«…Старший сержант Мамонтов, действуя в районе деревни Морозовка, 4 ноября 1943 года вместе с двумя разведчиками пробрался в тыл обороняющегося противника на глубину 15 километров, в течение трех суток вел разведку по обороне, в результате чего командование получило ценные данные о расположении артиллерийских батарей и наличии резервов в глубине обороны противника.
22 ноября 1943 года в районе деревни Лозоватка Мамонтов с группой из четырех разведчиков, обнаружив минометную батарею противника, скрытно обошел ее и внезапно атаковал в тылу, огнем из автоматов, гранатами уничтожил 6 солдат и двух взял в плен. Захватил при этом два миномета, радиостанцию, ценные документы. Повернув один миномет в сторону отступающего противника, открыл огонь, уничтожив десять солдат. За исключительно дерзкое принятое решение, умелое руководство группой, проявленный героизм при выполнении боевых заданий старший сержант Мамонтов вполне достоин ордена Красного Знамени.
Командир 178-й разведроты гвардии старший лейтенант Горов. 4 декабря 1943 года.
Достоин награждения орденом Красного Знамени.
Командир 116-й Харьковской дивизии генерал-майор Смирнов. 12 декабря 1943 года»-
Приказом 53-й армии № 0983 от 31 декабря 1943 года награжден орденом Красного Знамени.
За четыре месяца отважный разведчик Иван Мамонтов награжден тремя боевыми орденами.
Борясь за восстановление имени фронтового товарища, я трижды побывал в Люботине, выясняя, кем же он был в период оккупации города немцами, и ничего порочащего его не услышал. Попросил однополчанина, председателя совета ветеранов войны нашей 116-й дивизии Владимира Павловича Овчинникова помочь мне. Но, увы! Улицу именем Ивана Климентьевича так и не назвали. Только и сумел я — выписать в исполкоме строительный материал для нового дома сыну Мамонтова Александру Ивановичу и получить место в детском садике для его дочки.
Иннокентий Захарович Черемных
Однополчане. Второе издание.
Иркутск, 1989. С. 317-328.
Единственная полностью оцифрованная и доступная повесть Черемных лежит сейчас на сайте Братского университета. https://brstu.ru/doc/razved/razved.pdf
